Он усадил меня и сел сам.

– Путь до Ирландии далек, Дженет, и мне жаль отправлять моего дружка в столь утомительную дорогу. Но если ничего лучшего я найти не могу, так что же делать? Между мной и вами есть сродство, как вам кажется, Джейн?

К этому времени я боялась произнести хоть слово. Сердце у меня разрывалось.

– Потому что, – продолжал он, – иногда у меня возникает странное связанное с вами чувство, особенно когда вы совсем рядом со мной, вот как сейчас. Словно под левыми ребрами у меня есть шнур, крепко и неразрывно соединенный с таким же шнуром в точно том же месте вашей фигурки. И если бурное море и двести миль суши разделят нас, я боюсь, что связующий шнур разорвется, и меня мучают нервные опасения, как бы у меня не началось внутреннее кровоизлияние. Ну а вы – вы меня забудете.

– Вот этого никогда не будет, сэр, вы знаете…

Продолжать было невозможно.

– Джейн, вы слышите, что в роще поет соловей? Послушайте!

Я слушала и судорожно всхлипывала, так как больше у меня не было сил подавлять свои чувства. Я не могла сопротивляться и вся содрогалась от безысходного отчаяния. Когда я обрела дар речи, то лишь для того, чтобы сказать, что предпочла бы никогда не родиться и, уж во всяком случае, никогда не приезжать в Тернфилд-Холл.

– Потому что вам жаль его покидать?

Буря чувств, поднятая горем и любовью в моей груди, брала верх, рвалась наружу, заявляла свое право на главенство – право смести все препятствия, право жить, восстать и, наконец, воцариться. Да – и заговорить.

– Мне горько расстаться с Тернфилдом, я люблю Тернфилд, люблю его, потому что здесь я испытала чудесную полноту жизни, пусть недолго. Мной не помыкали. Не леденили ужасом. Я не была замурована среди тупости, не была лишена соприкосновения с блестящей, сильной, высокой духовностью. Я беседовала лицом к лицу с тем, кого я почитаю, кто наполняет меня восторгом, – с человеком оригинального, могучего, широкого ума. Я узнала вас, мистер Рочестер, и мысль, что я должна быть разлучена с вами безвозвратно и навсегда, поражает меня ужасом и обрекает на муки. Я вижу неизбежность моего отъезда, и она подобна неизбежности смерти.

– Где вы видите неизбежность? – внезапно спросил он.

– Где? Вы сами, сэр, показали мне ее.

– В каком образе?

– В образе мисс Ингрэм, благородной красавицы, вашей невесты.

– Моей невесты? Какой невесты? У меня нет невесты.

– Но будет.

– Да! Будет! Будет! – Он скрипнул зубами.

– Тогда я должна уехать, вы сами это сказали.

– Нет, вы должны остаться! Я клянусь – и клятва эта нерушима.

– Говорю же вам, я должна уехать! – возразила я почти с исступлением. – Вы думаете, я могу остаться и быть для вас ничем? Вы думаете, я говорящий автомат? Механизм, лишенный чувств? И стерплю, чтобы мой кусочек хлеба был вырван из моих уст и капелька моей живой воды выплеснута из моей чаши? Вы думаете, что, раз я бедна, безродна, некрасива и мала ростом, у меня нет души, нет сердца? Вы ошибаетесь! У меня есть душа, как и у вас, и сердце тоже! И если бы Господь даровал мне немного красоты и много богатства, я бы добилась того, чтобы расстаться со мной вам было бы столь же тяжко, как мне теперь расставаться с вами. Сейчас я говорю с вами без посредничества обычаев и условностей или даже смертной плоти: моя душа обращается к вашей душе, словно они обе миновали врата могилы и мы стоим перед Божьим Престолом равные – потому что мы равны!

– Потому что мы равны, – повторил мистер Рочестер. – Вот так, – добавил он и заключил меня в объятия, прижал к груди, прикоснулся губами к моим губам. – Вот так, Джейн!

– Да, так, сэр, и все же не так, – возразила я. – Ведь вы женаты, или почти женаты, почти муж той, кто во всем ниже вас, той, к кому вы не питаете уважения, той, кого, я убеждена, вы не любите истинной любовью. Ведь я видела и слышала, как вы высмеивали ее. Я бы с презрением отвергла такой союз, а потому я лучше вас… Отпустите меня!

– Куда, Джейн? В Ирландию?

– Да – в Ирландию. Я высказала все, что думаю, и теперь могу уехать куда угодно.

– Джейн, угомонитесь. Не вырывайтесь, точно дикая обезумевшая птица, которая ломает свои перья в отчаянных попытках освободиться.

– Я не птица, и я не бьюсь в сетях. Я независимый человек, наделенный собственной волей, и я хочу уйти от вас.

Еще усилие – и я, высвободившись, выпрямилась, глядя ему в лицо.

– И ваша воля решит вашу судьбу, – сказал он. – Я предлагаю вам мою руку, мое сердце и все, чем владею.

– Вы разыгрываете фарс, и мне смешно.

– Я прошу вас прожить жизнь рядом со мной, быть моим вторым «я», чудесной спутницей на земном пути.

– Ее вы уже выбрали и должны остаться верны своему выбору.

– Джейн, помолчите немного, вы чересчур взволнованы, я тоже помолчу.

По лавровой аллее пронесся порыв ветра, зашуршал в листве каштана, унесся прочь в незримую даль и замер. Теперь единственным звуком в ночи была соловьиная песня, и, слушая ее, я опять заплакала. Мистер Рочестер сидел не двигаясь и смотрел на меня ласково и серьезно. Прошло несколько минут, прежде чем он снова заговорил.

– Подойдите ко мне, Джейн, нам надо объясниться и понять друг друга, – наконец сказал он.

– Я больше никогда к вам не подойду. Все разорвано, и я не могу вернуться.

– Но, Джейн, я зову вас как мою жену: только вы моя избранница.

Я молчала, не сомневаясь, что он смеется надо мной.

– Подойдите же, Джейн, подойдите!

– Между нами стоит ваша невеста.

Он встал и в один шаг оказался передо мной.

– Моя невеста здесь, – сказал он, вновь меня обнимая. – Потому что здесь равная мне, подобная мне. Джейн, вы станете моей женой?

Но я все еще не отвечала, все еще старалась вырваться, потому что все еще не могла поверить.

– Вы сомневаетесь во мне, Джейн?

– Полностью.

– У вас совсем нет веры в меня?

– Ни чуточки.

– Так я в ваших глазах лжец? – спросил он почти с гневом. – Мой маленький скептик, вам придется поверить. Люблю ли я мисс Ингрэм? Нет. И вы это знаете. Любит ли она меня? Нет. Чему я искал и нашел доказательства. Я устроил так, что до нее дошли слухи, будто мое состояние втрое, если не вчетверо, меньше, чем считают, а затем поехал в Ингрэм-Холл узнать результат. И она, и ее маменька обдали меня холодом. Я не хочу и не могу жениться на мисс Ингрэм. Вы… вы странное… вы почти неземное создание! Я люблю вас, как себя. Вас – бедную и безродную, и маленького роста, и некрасивую, вас я умоляю взять меня в мужья.

– Как, меня? – вскричала я (его пылкость, а главное, его невежливость, начали меня убеждать в его искренности). – Меня, у кого в мире нет ни единого друга, кроме вас – если вы мой друг, – и ни единого шиллинга, кроме тех, что дали мне вы?

– Вас, Джейн! Вы должны стать моей, всецело и только моей. Вы согласны? Ответьте «да», и поскорее!

– Мистер Рочестер, дайте мне посмотреть на ваше лицо. Подставьте его лунным лучам.

– Зачем?

– Потому что я хочу прочесть его выражение. Повернитесь же!

– Ну вот! Но прочесть мое лицо вам будет не легче, чем смятый, исчерченный лист бумаги. Читайте же, но поторопитесь, ведь я страдаю.

Его лицо было необыкновенно взволнованным, и его залила волна краски. Одно выражение сменялось другим, в глазах таился непонятный огонь.

– Джейн, вы пытаете меня! – воскликнул он. – Этим взыскующим, но преданным и великодушным взглядом вы пытаете меня!

– Но почему? Если вы говорите правду и искренни в своем предложении, мои чувства к вам – лишь благодарность и преданность, а они не могут быть орудием пытки.

– Благодарность! – воскликнул он и добавил в каком-то безумии: – Джейн, дайте мне согласие сейчас же! Скажите: Эдвард – назовите меня по имени – Эдвард, я выйду за тебя замуж!

– Вы говорите серьезно? Вы правда меня любите? Вы искренне хотите, чтобы я стала вашей женой?

– Да. И если вам нужны клятвы, я клянусь!

– Тогда, сэр, я выйду за вас замуж.