– Эдвард… Моя милая женушка!

– Милый Эдвард!

– Приди же ко мне, совсем, совсем, – сказал он и продолжал проникновенным голосом мне на ухо, прижимаясь щекой к моей щеке: – Будь моим счастьем, я буду твоим.

– Да простит меня Бог, – сказал он потом, – а человек да не помешает. Она моя и останется моей.

– Мешать некому, сэр. У меня нет родственников, которые могли бы возражать.

– Да, и это самое лучшее, – сказал он.

Люби я его меньше, торжество в его голосе и глазах показалось бы мне свирепым, но, сидя рядом с ним, очнувшись от кошмара расставания, обретя рай в обещанном союзе, я могла думать лишь о блаженстве, испить которое мне было даровано столь щедро. Вновь и вновь он повторял: «Ты счастлива, Джейн?», вновь и вновь я отвечала: «Да». А потом он заговорил, словно про себя:

– В этом искупление, искупление… разве я не нашел ее без друзей, сирой и безутешной? Разве я не буду хранить, лелеять и утешать ее? Разве в моем сердце нет любви, а в моем решении – неколебимой твердости? На Божьем суде это послужит оправданием. Я знаю, мой Творец не осуждает того, что я делаю. А что до суда света, я отвергаю его. Людскому мнению я бросаю вызов.

Но ночь – что произошло с ней? Луна еще не зашла, однако мы погрузились во мрак: я едва различала его лицо, хотя оно было так близко. И что случилось с каштаном? Он гнулся и стонал, а в лавровой аллее бушевал ветер.

– Надо вернуться в дом, – сказал мистер Рочестер. – Погода изменилась, а я мог бы просидеть здесь с тобой до утра, Джейн.

«А я с вами», – подумала я. И, возможно, произнесла бы это вслух, но тут из тучи, на которую я смотрела, вырвался свинцово-голубой зигзаг, над нашими головами раздался треск, грохот, раскат следовал за раскатом. Я спрятала мои ослепленные глаза на плече мистера Рочестера.

Хлынул ливень. Мистер Рочестер увлек меня вверх по аллее и через сад в дом. Но мы вымокли насквозь, прежде чем успели вбежать в дверь. В прихожей он снял с меня шаль и стряхивал воду с моих волос, когда из своей комнаты вышла миссис Фэрфакс. Я заметила ее не сразу, как и мистер Рочестер. На столике горела лампа. Часы начали бить двенадцать.

– Поскорее сними мокрую одежду, – сказал он. – Но прежде, чем ты уйдешь, – спокойной ночи, спокойной ночи, моя любимая.

Он несколько раз поцеловал меня. Когда же он опустил руки и я подняла глаза, то увидела старушку, бледную, нахмурившуюся, ошеломленную. Я только улыбнулась ей и побежала наверх. «Объяснения подождут!» – подумала я. Тем не менее, очутившись у себя в комнате, я огорчилась при мысли, что она, пусть временно, неверно истолкует то, что увидела. Но вскоре радость изгнала все другие чувства. И как ни завывал ветер, как ни близко грохотал гром, как ни часто и ослепительно сверкали молнии, как ни лил дождь на протяжении двухчасовой грозы, я не испытывала ни малейшего страха и почти никакого почтения к разбушевавшимся стихиям. За это время мистер Рочестер трижды подходил к моей двери спросить, не боюсь ли я, спокойна ли, и в этом было утешение, был источник силы, чтобы выдержать что угодно.

Утром я еще не успела встать с постели, как ко мне прибежала Адель и сообщила, что в старый каштан за плодовым садом ночью ударила молния и расколола его пополам.

Глава 24

Одеваясь, я думала о том, что произошло накануне, и спрашивала себя, не был ли это сон? Убедиться в обратном я могла, лишь снова увидев мистера Рочестера, услышав, как он повторит слова любви и свои обещания.

Причесываясь, я рассматривала в зеркале свое лицо: оно перестало казаться мне некрасивым. Его освещала надежда, жизнь окрасила щеки, а глаза, казалось, узрели источник благодати и похитили блеск у его сверкающих вод. Я часто боялась посмотреть на моего патрона в уверенности, что ему мой взгляд будет неприятен, но теперь я знала, что могу смело повернуть к нему мое лицо и нежность в его глазах не остынет. Я надела простенькое, но чистое и легкое летнее платье. Казалось, ни один наряд еще никогда мне так не шел, но ведь я еще никогда не надевала ничего в столь радужном настроении.

Сбежав по лестнице, я ничуть не удивилась, когда увидела, что на смену ночной грозе пришло ослепительно солнечное июньское утро, и ощутила через открытую стеклянную дверь дыхание прохладного душистого ветерка. Природа не могла не радоваться, когда я была так счастлива. По дороге шла нищая с мальчиком – бледные, в лохмотьях. Я побежала навстречу и отдала им все деньги, оказавшиеся в моем кошельке, – три-четыре шиллинга, но так или эдак, я не могла не поделиться с ними моей радостью. Каркали грачи, певчие птицы рассыпали трели, но мое ликующее сердце пело еще веселее и мелодичнее.

Из окна внезапно выглянуло грустное лицо миссис Фэрфакс. Она печально позвала:

– Мисс Эйр, почему вы не идете завтракать?

За столом она хранила холодное молчание, но я по-прежнему не могла вывести ее из заблуждения. Как и она, я должна была дождаться объяснений мистера Рочестера. Я заставила себя немного поесть, а потом поспешила наверх. Из классной комнаты выбежала Адель.

– Куда ты? Пора садиться за уроки.

– Мистер Рочестер отослал меня в детскую.

– Где он?

– Там. – Она кивнула на дверь, из которой вышла. Я вошла туда и увидела его.

– Подойди, пожелай мне доброго утра, – сказал он, и я радостно подчинилась. Теперь это было не холодное слово и даже не рукопожатие – меня обняли и поцеловали. Казалось таким естественным и чудесным, что он целует меня и ласкает.

– Джейн, ты расцвела, улыбаешься и выглядишь на редкость хорошенькой, – сказал он. – По-настоящему хорошенькой! И это мой бледненький маленький эльф? Моя Паутинка? Эта солнечная девочка с ямочками на щеках, розовыми губками, атласными каштановыми волосами и сияющими карими глазами?

У меня зеленые глаза, читатель, но вы должны извинить ему эту ошибку: полагаю, он их увидел в другом цвете.

– Это Джейн Эйр, сэр.

– А скоро – Джейн Рочестер, – поправил он. – Через четыре недели, Дженет, и ни на день позже. Ты слышишь?

Да, я услышала, но не сумела полностью понять. У меня закружилась голова. Чувство, которое вызвали эти слова, было сильнее всякой радости – оно сражало и оглушало: мне кажется, оно было сродни страху.

– Ты покраснела, а теперь совсем побелела, Джейн, почему?

– Потому что вы дали мне новое имя – Джейн Рочестер. И это так странно!

– Да! – сказал он. – Миссис Рочестер. Молодая миссис Рочестер, юная супруга Фэрфакса Рочестера.

– Этого не будет, сэр. Не может быть. Людям в этом мире не дано испытывать полного счастья. И мой жребий тот же, что и у ближних моих. Вообразить, что я так взыскана судьбой, значит поверить в волшебные сказки, в грезы наяву.

– Которые я могу сделать и сделаю явью. Начну сегодня же. Утром я отправил моему лондонскому банкиру распоряжение прислать мне некоторые драгоценности, отданные ему на хранение, – фамильные украшения хозяек Тернфилда. Надеюсь через день-два высыпать их тебе на колени. Тебе принадлежат все привилегии, все знаки внимания, какими я окружил бы дочь пэра, если бы собирался жениться на ней.

– Ах, сэр! К чему драгоценности? Мне неприятно слышать о них. Драгоценности для Джейн Эйр! Как неестественно и странно это звучит. Я предпочту обойтись без них.

– Я сам обовью бриллиантовым ожерельем твою шейку и возложу диадему на твою головку – как будут алмазы гармонировать с твоим лбом, Джейн, на который Природа наложила печать благородства. И застегну браслеты на этих тонких запястьях, и надену кольца на эти волшебные пальцы феи.

– Нет-нет, сэр! Подумайте о чем-нибудь другом! Найдите иную тему, перемените тон. Не обращайтесь ко мне, будто я красавица. Я ведь всего лишь ваша простенькая гувернантка, больше всего похожая на квакершу.

– В моих глазах ты красавица, и красавица, которую всегда искало мое сердце, – изящная и воздушная.

– Плюгавая и невзрачная, хотите вы сказать. Вы грезите, сэр… или смеетесь надо мной. Ради Бога, не будьте ироничным!